Сон № 9 - Дэвид Митчелл

– Мутное имя для мутного места, – заявила госпожа Хохлатка.

– Почва слишком кислая, цвет не держит. Один м-маргинальный герцог настойчиво насаждал настурции и нарциссы, но желтый тут же выцветал. Здесь ведь и вечнозеленые заросли не зеленеют. Не слышно птиц, вороны не летают[118]. Даже низко.

– Ох, да бог с ними, мой господин. Копчушки ваши стынут.

Литературный Козлик поморщился:

– Странное дело, госпожа Хохлатка, но аппетит меня покинул. Разумеется, за рыбу вам огромное спасибо, я ее попозже отведаю. А покамест я не чаю выпить чаю и… – Хвост предложения ускользнул. – Вот досада! Ночью я исписал десятки страниц – куда они подевались? – Он заглянул под стол, в стол, за стол – страницы исчезли. – Это катастрофа! Я начал сочинять несказанно сказочную сказку!

Госпожа Хохлатка, хотя и прослужила у Литературного Козлика не один десяток лет, очень огорчилась из-за копчушек.

– Смею заметить, мой господин, вам приснился очередной сочинительский сон. Помните, как вам снилось, что вы написали «Отверженных»? Ваш издатель целую неделю убеждал вас не привлекать Виктора Гюго к суду за флагеллат.

Дверь со стуком распахнулась, и в салон ворвался ветер. Заляпанный грязью волосатый торс жуткого доисторического существа заполнил дверной проем. Существо прохрипело нечто нечленораздельное на наречии глины и крови. Госпожа Хохлатка гневно уставилась на него:

– Не марай своими грязными лапами мой чистый ковер!

– И тебя с добрым утром, Питекантроп! – Литературный Козлик позабыл о пропавших страницах. – Что ты там принес, друг мой?

Питекантроп повернулся к госпоже Хохлатке и приоткрыл сложенные лодочкой ладони. Из комка земли высовывался стебелек с поникшим белым цветком.

– Вы только посмотрите! – воскликнул Литературный Козлик. – Сноудонская снежница! В сентябре! Какая прелесть! Какая редкость!

Госпожу Хохлатку это поразило куда меньше.

– Ишь, чего удумал! Вот накопай поганых сорняков побольше да отнеси их куда подальше, тогда и дождешься от меня благодарности. Свинья свиньей, лишь бы в грязи талапаться! И закрой дверь с той стороны, а то мы с господином так и сгинем от сквозняков!

Питекантроп уныло заворчал и закрыл дверь.

– Волосатый дикарь – вот он кто. – Госпожа Хохлатка остервенело скребла сковороду. – Дикарь!

Хотя Литературному Козлику было очень обидно за друга, он знал, что лучше не попадаться госпоже Хохлатке под горячую руку.

Просыпаюсь, пялюсь на очередной незнакомый потолок и невольно изображаю амнезию. Цепенею и продолжаю пребывать в оцепенении. Я часто играл в эту игру после смерти Андзю, начав девятилетние скитания по родственникам: гостевые комнаты со старенькими слежавшимися футонами («Эйдзи погостит этот месяц у нас») и кузены, у которых на случай любого спора было припасено безотказное ядерное оружие: «Если тебе здесь не нравится, отправляйся домой, к бабушке!» Короче, игра состоит в том, чтобы как можно дольше задержать ощущение, что не знаешь, где находишься. Считаю до десяти, но это не помогает подобрать ключ к настоящему. Спал я на пышном диване посреди гостиной; двустворчатые застекленные двери занавешены светлыми шторами. Во рту язва размером с отпечаток лошадиного копыта. «Бах!» – взрывается бомба памяти. Головы в боулинге. Морино, освещенный огоньком сигары. Монгол на недостроенном мосту. Разминаю затекшие мышцы. Нос и горло основательно закупорены – простуда лютует, но тело борется с ней лучше, чем мозг-идиот. Как долго я спал? Кто покормил Кошку? На журнальном столике пачка сигарет «Ларк». Осталось всего три штуки, и я выкуриваю их одну за другой, чиркая спичками. На зубах толстый слой затвердевшей замазки. В комнате тепло. Я спал в одежде, подмышки и пах взопрели. Хорошо бы открыть окно, но вставать лень. Если лежать и не двигаться, то ничего нового не произойдет, зато увеличится расстояние, отделяющее меня от смерти тридцати, а то и сорока человек. Тяжело вздыхаю. Не могу развидеть увиденное. Это прогремит в новостях на всю страну, если не на весь мир. Разборки якудза – отныне и до самого Нового года. Тяжело вздыхаю. Судебные эксперты тщательно, на четвереньках и с пинцетами в руках, осмотрят место битвы. Бригада из Отдела особо тяжких преступлений опросит посетителей «Ксанаду». Девушка из пресловутого зала патинко расскажет репортерам о мошеннике, назвавшемся сыном управляющего за считаные секунды до того, как господин Одзаки выпал из окна комнаты охраны на втором этаже. Художник-криминалист набросает углем портреты подозреваемых. А что делать мне? И что собирается делать со мной невидимый господин Цуру? Что сталось с Мамой-сан и с «Пиковой дамой»? У меня нет никаких планов. У меня нет сигарет. У меня нет бумажных носовых платков, чтобы как следует высморкаться. Изо всех сил прислушиваюсь и слышу… полнейшую тишину.

Если бы не курево, как бы я по утрам испражнялся? Реклама с обветренными ковбоями и загорелыми серферами умалчивает о слабительном эффекте сигарет. Жаль, что пришлось спать в джинсах, но я побоялся раздеться – вдруг проснусь от звука взламываемой двери и придется бежать. Страх не отпускает. Хуже, чем ждать землетрясения. Но что делать, если я услышу незваного гостя? Прятаться? А где? Я даже не знаю, сколько этажей в этом доме. Встаю. Первая остановка – туалет. Он японский: сидишь на корточках, рядом чаша с ароматными травами. Ну вот, потужился и разродился – чисто и без всяких осложнений. Из сливного бачка хлещет Ниагарский водопад. Кухня выложена терракотовой плиткой и сияет чистотой, – судя по захватанным поваренным книгам, хозяин любит готовить. Каждый предмет кухонной утвари висит на отдельном крючке. За окном – пустующее место для машины и сад перед домом. Розы, сорняки, кормушка для птиц. Высокая изгородь из бирючины скрывает дом от внешнего мира. В кладовой – всевозможные средства для уборки, но она слишком на виду, так что прятаться в ней бесполезно. Гостиная – типично японская: устланный татами[119] пол, буддистский алтарь с фотографиями давно и недавно почивших родственников, ниша для цветов, а на стене свиток с иероглифами кандзи – читать его та еще головная боль. Ни телевизора, ни стереосистемы, ни телефона – лишь факс без трубки на широкой книжной полке. Книги – старые издания, все больше сказки с иллюстрациями: «Лунная принцесса»[120], «Урасима Таро»[121], «Лисенок Гон»[122]. В доме идеальный порядок – дети здесь явно не живут. Выглядываю в щелку штор. Сад за домом – предмет чьей-то гордости и создан, чтобы радовать глаз. Пруд больше, чем у бабушки; в зеленой воде мелькает карп. Над ряской скользят поздние стрекозы. На островке – каменный фонарь. Горшки с лавандой, высокие заросли бамбука, такие густые, что в них можно спрятаться. Птичье